…Мне было скучно: месяц вынужденного безделья в это глухомани не лучшим образом действовал на мой и без того не ангельский характер. Евгения, вместе с женой Боно, Медин, оказавшейся чем-то вроде местного знахаря, по самые уши влезла в местную медицину, с удовольствием ковыряясь во всяких там настоях, мазях и тому подобной хрени, пытаясь разобраться в действии каждой из них, и в свою очередь делилась с ней своими знаниями по хирургии. Крайне довольные друг другом женщины днями и ночами ковырялись в сарае возле дома Боно и не замечали ничего вокруг. А мне жутко не хватало горячей воды, ванны, всяких там солей, кремиков, мыла – местные аналоги нашего «Safeguard» наводили на меня уныние… В общем, меня жутко тянуло обратно, в Москву. Пусть моей жизни там что-то и угрожало, но там можно было зайти в аптеку и купить обыкновенные прокладки или «Солпадеин», а тут, кроме каких-то гнусных отваров и склизких мазей, найти что-нибудь облегчающее боль было просто невозможно…
В общем, недели через три после ухода Олега я озверела окончательно и, припахав парочку влюбленно слоняющихся за мной все свободное от тренировок время парней лет пятнадцати, начала благоустраивать местную жизнь… Для начала, пользуясь именем практически занесенных здесь в ранг святых Мериона и Ольгерда, я заставила парней поставить небольшой отдельно стоящий сарай и под моим руководством обустроить там баню. И пускай купель в смежной комнатке, выжженная из цельного ствола умельцем Нирром, была слишком мала, а избавиться от дыма внутри сауны полностью не удавалось, но первые же ходовые испытания избушки на курьих ножках, как я ее обозвала, имели оглушительный успех. Глядя на мое довольное распаренное лицо, Нирр, еле дождавшийся своей очереди, практически без страха выполнивший мои инструкции и, как было приказано, рухнувший после парилки в ледяную воду, диким воплем возвестил всей деревеньке о приходе на Элион прогресса. В моем, довольно симпатичном лице…
Следующим моим великим деянием стало создание гамака: через пару дней чудо, состряпанное из тонко нарезанных кожаных полосок и привязанное в тенечке, внушало искреннюю зависть привыкшим спать на довольно жестких топчанах местным дамам…
Введенные в местную моду купальники, первый из которых был сшит мною собственноручно из шкуры какого-то местного хищника, скоро превратились в единственную одежду местных красавиц: мои бикини по сравнению с тем, во что превратили мое начинание деревенские мастерицы, казалось шубой рядом с майкой без рукавов… Впрочем, носить настолько открытые вещи мне не позволяли природное стеснение и скромность… Хотя, признаюсь, глядя, как по деревне, отсвечивая практически обнаженными ягодицами и бюстом, разгуливают местные девицы, вызывая здоровое томление духа (и тела) у сильного пола, мне тоже хотелось щегольнуть чем-нибудь эдаким…
Но удивить чем-либо местную публику, относящуюся ко мне как посланцу из другого мира, было попросту невозможно: ведь от меня по умолчанию можно было ожидать чего угодно! Поэтому все мои изыски пропадали втуне… То есть идеи приживались, становясь частью их обихода, а вот ожидаемого удивления почувствовать не удавалось: носовые платки, косметика, обувь на платформе, шубы, тренажеры, виденные мною в наших фитнес-клубах и многое еще, что по моим наброскам делал Нирр, мгновенно запускались в дело, но не доставляли мне ожидаемого удовольствия… В итоге, потеряв надежду почувствовать себя кому-то нужной, я ударилась в меланхолию: забиралась на вершину высоченной скалы, откуда в хорошую погоду было видно «аж до половины пути до места, где когда-то стояла Обитель Последнего Пути», как мне объяснил мой второй бессменный воздыхатель Лех, я часами загорала на ее вершине, вглядываясь в даль… Туда, откуда должен был показаться Олег, без которого мне было безумно тошно…
Пару раз я видела небольшие группки людей, при приближении оказывающиеся простыми путниками, неизменно сворачивающими в сторону от перевала Трубы, и вспыхивающая в моей душе надежда гасла, уступая место еще более черным мыслям…
Иногда мне начинало казаться, что ребята, ушедшие целую вечность назад туда, к скрытому горами горизонту, канули в безвестность, погибли, заблудились в бескрайних просторах чужой планеты, и я долго размазывала по лицу слезы, ничуть не стесняясь испуганных взглядов своих оруженосцев…
…Олег вернулся заполночь, когда я глубоко спала, свернувшись калачиком на огромном двуспальном топчане… Нежное прикосновение таких знакомых рук заставило меня потянуться навстречу, ощутить всей кожей тепло его тела, вдохнуть его запах и… открыть глаза… Поняв, что это не сон, что он сидит рядом, усталый, но безмерно счастливый, я заплакала… Глядя на меня, Олежка скинул с ног ботинки, залез поглубже на топчан и принялся ласкать мои спутанные волосы, нашептывая мне что-то ласковое и нежное…
– Нирр! Лех! – заорала я почти ему в ухо, сообразив наконец, что ему больше всего надо. – Топите избушку!!!
Удивленно глядя на меня, Коренев, или, если произносить его фамилию на местный лад, Коррин, непонимающе спросил:
– Ты чего, Машенька? Зачем тебе какие-то пацаны? Я – вернулся!
– Я так счастлива, милый! – замурлыкала я… – И пацаны нужны не мне, а тебе…
– Не понял? – опешил он. – Мне, кроме тебя, не нужен никто!
– Сейчас проверим! – захихикала я, опрокидывая его на спину и забираясь ему на живот… – Ого! Пожалуй, ты не врешь… Черт! Что же делать?
– Как это? – опять удивился Олег. – Что-то изменилось?
– Ага!!! – расхохоталась я. – Банька у нас появилась! Ты как, не откажешься со мной попариться?